Когда экономисты сталкиваются с явлениями финансовой паники или финансового краха, они сразу вспоминают о таком феномене, как тюльпаномания. Собственно говоря, понятие «тюльпаномании» – это метафора, используемая в сфере экономики. Заглянув в «Словарь экономических терминов» Пэлгрейва, вы не найдете там упоминания о спекулятивной мании семнадцатого века в Голландии. Вместо этого экономист Гильермо Кальво (Calvo 1987, с. 707) в своем дополнении к словарю дает следующее определение тюльпаномании: «тюльпаномания – это явление, при котором поведение цен невозможно в полной мере объяснить базовыми экономическими показателями».

Экспертом в сфере исследования современных явлений тюльпаномании считается экономист из Брауновского университета Питер Гарбер. По его мнению, тюльпаномания – это никакая не мания, и объяснение ей можно найти в основах теории рыночной экономики. Гарбер утверждает, что резкий скачок цен на луковицы тюльпанов вполне можно объяснить взаимодействием факторов спроса и предложения. Луковицы редких сортов было сложно репродуцировать, а спрос на них был очень велик. Таким образом, цены на них росли. Но, все же, это не объясняет изменений цены на луковицы популярного сорта «Витте Кронен», которая в январе 1637 года выросла в 26 раз, а через неделю упала до одной двадцатой своего пикового значения (Garber 1989, с. 556). В своих более поздних работах Гарбер (Garber 2000, с. 80) отмечает, что «скачок и падение относительной цены популярных луковиц являются важной особенностью такого типа спекуляции». Как утверждал сам Гарбер, ему самому «было бы чрезвычайно сложно найти в основах рыночной экономики объяснение таким изменениям относительной цены».

Наряду с попытками найти объяснение тюльпаномании в основах теорий Гарбер (Garber 1990b, p. 16) называет одной из возможных ее причин бубонную чуму. «Хотя вспышка чумы может быть неверной разгадкой, вполне возможно, что пирушки с алкоголем и азартными играми стали ответом угрозе смерти», – утверждает экономист. Тут имеется в виду гипотеза о «животном духе» Кейнса. Однако эта фаталистическая теория не является слишком убедительной.

Специалист в области истории экономики Чарльз Киндлбергер, хоть и называет тюльпаноманию «величайшим мыльным пузырем» (Kindleberger 1984, с. 215), лишь весьма поверхностно рассказывает о ней в своей книге «Мировые финансовые кризисы. Мании, паники и крахи» (Kindleberger 1989). ^[1] Мнение Киндлбергера по поводу тюльпаномании можно не без труда найти в тексте сноски на страницах второго издания книги: «Мании, такие как, например, тюльпаномания 1634 года, – явление слишком изолированное. Им не хватает монетарных характеристик, присущих банковской системе, которая начала развиваться в начале 18 столетия».

По мнению Кидлбергера, вполне возможно, что денежная масса в Голландии 1630-х годов не достигла необходимого для создания спекулятивного «мыльного пузыря» уровня. Однако в этой статье мы попробуем доказать обратное: денежная масса в Голландии 1630-х годов выросла так сильно, что породила сам феномен тюльпаномании.

Обесцененная валюта Голландии

После падения Римской империи в Европе использовалось множество разных денежных систем. Короли охотно чеканили золотые и серебряные монеты своих стран. Эти монеты становились законным платежным средством с тем соотношением металлов, которое страна определяла самостоятельно. Этим правом чеканки монет пользовались и злоупотребляли правители всех европейских стран.

Когда пала Византийская империя, монеты со священными изображениями исчезли. Эти изображения удерживали суеверные массы, не говоря уже о государственных деятелях, от попыток изменения монет. Но без изображений эти золотые и серебряные монеты подверглись таким многочисленным деформациям, что было сложно проследить, имели ли они вообще какую-то ценность. Это «вытапливание» и «обрезание» монет продолжалось до начала семнадцатого века, и вина за все это лежала на многих европейских правителях. Ведь монархи очень быстро поняли, что пустую казну легко можно наполнить путем обесценивания валюты.

Могущественный Карл V был одним из наиболее виновных в манипуляциях стоимостью денег. В Нидерланды эти манипуляции пришли в форме императорских указов. В 1524 году Карл увеличил ценность своих золотых монет по сравнению с серебряными с 9:1 или 10:1 до 11 3/8:1. Такие действия вызвали всеобщее недовольство во всем королевстве, и тогда в 1542 году, Карл вернул соотношение металлов к 10:1, но не путем снижения ценности золотых монет до показателей, которые были до 1524 года, а ухудшив качество серебряных монет.

Через четыре года, в 1546 году, Карл снова всех поразил. Он внезапно увеличил показатель соотношения стоимости золотых и серебряных монет до 13,5:1. Эти действия привели к тому, что впервые произошла переоценка, а позже и недооценка золота по сравнению с рыночной стоимостью серебра, ^[2] причем переоцененные монеты вытесняли недооцененные из оборота. Это явление называется Законом Грешема. Доля серебра в серебряном дукате, ранее составлявшая 54 грана, теперь составляла 35 гран (Del Mar 1969a, с. 345). Таким образом, переоцененные из-за ухудшения качества серебряные монеты, которые были тогда самыми распространенными в Голландии деньгами, вытеснили из оборота недооцененные золотые монеты. Вследствие этого ценность золота повысилась почти на 50 %, и Карл смог пополнить свою пустеющую казну.

Этот проступок 1546 года, пишет экономист А. Дель Мар, оказался «последней каплей для недовольных масс». После этого в Нидерландах вспыхнула революция и, несмотря на то, что Карл всегда мог справиться с любым бунтом в годы своего правления, после вступления на престол Филиппа II из затухающего огня революции разгорелось настоящее пламя, и в 1566 году, после создания Конфедерации Бедняков, революция все же была провозглашена.

Свободная чеканка монет

Одним из первых мероприятий революционного правительства стала «свободная», или «персональная» чеканка монет. Карл Гельферих (Helfferich 1969, с. 370) объясняет это так:

«Самым простым и самым известным способом неограниченной трансформации металла в деньги было использование «права на свободную чеканку монет», или «чеканки персональных монет». Государство чеканило монеты из любого количества металла, предоставленного частными лицами. При этом лицу, предоставившему металл, либо ничего не нужно было платить за перечеканку, либо нужно было заплатить очень небольшие деньги, чтобы покрыть расходы на этот процесс. Человек получал монеты, сделанные из того количества металла, которое он принес, либо в полной мере, либо за вычетом незначительной платы за сеньораж».

Идея свободной чеканки монет была принесена в Нидерланды из Голландской Ост-Индии, где ее унаследовали от португальцев. Впервые свободную чеканку испробовало на практике теряющее авторитет мусульманское правительство Индии, а позже, в 1555 году, этот опыт повторили на Маскаренских островах (Del Mar 1969a, с. 344–51).

Свободная чеканка монет сразу стала очень популярной. Владельцы золотых и серебряных слитков, добытых в Америке, «ранее тщетно пытались противиться монетному вымогательству европейских монархов; но теперь у них был выход: слитки просто отправлялись в Голландию, перечеканивались в гульдены и дукаты и оценивались как металлическое серебро под названием «sols banco» (Del Mar 1969a, с. 351).

В начале семнадцатого века голландцы были движущей силой европейской торговли. Амстердам, будучи столицей Голландии, стал и центром коммерции. Валюта здесь состояла большей частью из монет соседних стран, и меньшей – из монет собственного производства. Многие иностранные монеты были изношены и повреждены, что плохо сказывалось на ценности амстердамских денег – она была на около 9% ниже установленного стандарта для законного платежного средства. А это означало, что новые монеты невозможно было ввести в оборот. Когда в использование поступали новые монеты, они собирались, плавились, и отправлялись на экспорт в виде слитков. Их место быстро занимали импортированные «обрезанные» и «подплавленные» монеты. Таким образом, недооцененные «хорошие» деньги вытеснялись из оборота переоцененными деньгами плохого качества, благодаря статусу «законного платежного средства» (Smith 1965, с. 447).

Амстердамский банк

Для исправления ситуации в 1609 году был создан Амстердамский банк. Он должен был способствовать торговле и пресекать ростовщичество. К тому же, только банку было разрешено торговать звонкой монетой. Однако главной функцией банка было изъятие некачественных и фальшивых монет из оборота (Bloom 1969, с. 172–173). Монеты принимались в обмен на так называемые банковские деньги. При этом учитывалась не номинальная стоимость монет, а количество ценного металла в них – их действительная стоимость. Таким образом, была создана однородная валюта, и именно ее однородность, наряду с надежностью, удобством в использовании, а также с гарантиями, которые предоставляли городские власти Амстердама, ^[3] способствовала тому, что к банковским деньгам прибавлялось ажио, то есть надбавка, которая делала их стоимость больше стоимости монет. Надбавка эта варьировалась от 4 до 6,25 %, отражая степень амортизации монеты в сравнении с ее номинальной стоимостью (Hildreth 1968, с. 9).

Одной из услуг, предоставляемых банком, был перевод средств с депозитных счетов владельцев депозита на счета других людей путем бухгалтерских проводок. Такие банковские операции называются жирорасчетами. Эта услуга стала настолько популярной, что люди стали забирать свои вклады крайне редко. Если вкладчик хотел получить свои монеты обратно, он с легкостью мог найти покупателя на свои банковские деньги, да еще и с надбавкой за их удобство. К тому же, на банковские деньги был спрос среди людей, которые не располагали счетом в банке (Clough 1968, с. 199). Как писал Адам Смит (Smith 1965, с. 447–448) в своей работе под названием «Богатство народов», «забирая свой вклад, клиент мог потерять надбавку». Правительственные гарантии, наряду с требованием о том, чтобы все векселя, выставляемые или учитываемые в Амстердаме на суммы от шестисот гульденов и выше, оплачивались банковскими деньгами, «устраняли любую неопределённость по поводу ценности этих банкнот» и, таким образом, вынуждали всех торговцев открывать счета в банке, «что, в свою очередь, генерировало стабильный спрос на банковские деньги».

Смит (Smith 1965, с. 448–449) также объяснил механизм выдачи денег Амстердамским банком. Банк выдавал под запись в бухгалтерских книгах кредит под залог золотых и серебряных слитков (в виде банковских денег) в сумме приблизительно на 5 % меньше стоимости слитка. При получении кредита заемщик получал также расписку о внесении в залог слитков, которая давала ему (или предъявителю расписки) право забрать эти слитки в течение шести месяце, для чего нужно было предъявить банку:

1) расписку банка о приеме слитков;
2) сумму в банковских деньгах в соответствии с записью в бухгалтерских книгах;
3) плату за депонирование серебра в размере 0,25% (0,5% для золота) от веса слитков.

Если в течение полугода кредит не погашался или не вносилась плата за дальнейшее пользование кредитом в течение полугода, «залог переходил в собственность банка по той цене, которую он отдал за него заемщику, и которая была указана в банковских книгах о выдаче кредита». Таким образом, если залог не выкупали в течение шести месяцев, банк получал доход в размере 5 % слитка за его хранение. Плата за пользование кредитом под залог золотых слитков была выше, поскольку считалось, что из-за бо́льшей ценности золота возрастали риски, связанные с его хранением. Просрочки по таким распискам банка происходили очень редко, а если и происходили, то чаще всего это были золотые депозиты, по причине более высокой платы за депонирование. Эта система способствовала возникновению двух разных способов использования гарантий Амстердамского банка. Смит (Smith 1965, с. 450) объяснял это так:

«Заемщик, депонируя в банке слиток, получает банковский кредит и расписку, и в дальнейшем оплачивает свои векселя из полученного кредита. Расписку банка он либо продаёт, либо сохраняет её, – в зависимости от своих предположений по поводу возможного снижения или повышения цены слитков. Банковские деньги и расписки, которые выдаются под залог одного и того же слитка, редко надолго остаются у одного владельца. Да в этом и нет необходимости. Держатель расписки, желающий забрать слиток, с лёгкостью получит банковские деньги в кредит для покупки по обычной цене, а держатель банковских денег, желающий выкупить заложенные слитки, с не меньшей лёгкостью найдет расписки под них.

Держатель расписки не может забрать слиток из банка, пока не выплатит ту сумму банковских денег, которую банк заплатил при взятии в залог этого слитка. Если у него нет своих банковских денег, он должен купить их у кого-то другого. Владелец банковских денег не может забрать слиток, не предъявив банку расписки в количестве, необходимом для выкупа нужного ему количества металла. Если у него нет своих расписок, он должен купить их у того, у кого они есть. Владелец расписки, покупая банковские деньги, покупает право забрать у банка определенное количество металла, монетная цена которого будет на 5 % выше банковской цены. Таким образом, ажио в 5 %, которое он заплатит, выплачивается не за иллюзорную, а за реальную ценность. Владелец банковских денег, покупая расписку, покупает право забрать у банка определенное количество металла, рыночная цена которого на 2-3 % выше монетной цены. И та цена, которую он за неё заплатит, тоже будет заплачена за реальную ценность. Стоимость расписки и стоимость банковских денег вместе составляют полную стоимость или цену слитка».

Система, которую описал Смит, также подходила для депонирования монет. Смит (с. 451) утверждает, что монеты, принятые на депозит, с бо́льшей вероятностью «переходили к банку», чем слитки. Из-за большого ажио (как указывает Смит, обычно 5 %), то есть разницы в стоимости между банковскими деньгами и обычными монетами, при которой банковские деньги были выше в цене, оплата услуг банка за шестимесячное хранение монет приносила владельцам расписок убытки. Количество банковских денег, по которым истекали сроки действия расписок, было слишком маленьким по сравнению с общим количеством банковских денег. Смит (с. 451) пишет:

«Амстердамский банк в течение многих лет своего существования был большим европейским складом слитков, срокам действия расписок, по которым редко позволялось истекать или, как говорилось, переходить к банку. Гораздо большая часть банковских денег или кредитных записей в книгах банка создавалась благодаря тому, что на протяжении многих лет дилеры, работающие со слитками, постоянно давали их в залог банку, а потом выкупали их из залога».

Банк приносил очень большие доходы городу Амстердаму. Кроме платы за хранение залога и продажи банковских денег за ажио, каждый новый депонент вносил комиссию за открытие счета в размере десяти гульденов. За открытие каждого последующего счета он платил три гульдена. Перевод денег стоил два гульдена. Если же сумма перевода составляла менее 600 гульденов, то комиссия за перевод составляла шесть гульденов (чтобы предотвратить осуществление мелких переводов). Дважды в год вкладчики должны были погашать задолженности по своим счетам. Если они этого не делали, с них взимался штраф в размере 25 гульденов. Комиссия в размере 3% взималась в том случае, если вкладчик хотел перевести сумму денег, которая превышала остаток средств на его счете (Smith 1965, с. 454).

В самом начале своего существования Амстердамский банк не выполнял функцию кредитора. Это был просто банк для хранения вкладов, банковские деньги которого в полной мере обеспечивались звонкой монетой. Администрация Амстердамского банка находилась под руководством маленького комитета, состоящего из должностных лиц муниципалитета. Комитет этот держал все дела банка в секрете, поэтому широким массам не было известно, что уже в 1657 году отдельным вкладчикам разрешалось превышать кредитовое сальдо по их счетам. Потом банк начал выдавать большие кредиты Голландской Ост-Индской компании и городским властям Амстердама. К 1790 году об этих кредитах стало известно, и премия по банковским деньгам (составлявшая 4 %, а иногда даже 6,25 %) исчезла, а затем превратилась в двухпроцентный дисконт. К концу года банк фактически признал себя неплатежеспособным, объявив о том, что серебряные слитки будут распроданы владельцам банковских денег с десятипроцентным дисконтом. В 1791 году городские власти Амстердама взяли на себя руководство банком, а в декабре 1819 года банк закрыли навсегда (Conant 1969, с. 289).

Свободная чеканка монет и стабильность Амстердамского банка стали толчком к тому, что огромное количество ценных металлов, добытых в Америке и, в меньшем количестве, в Японии, поступало в Амстердам. Банку также не разрешалось экспортировать нечеканные драгоценные металлы; он был обязан отправлять весь свой металл на монетный двор (Van Dillen 1964, с. 92–93).

Золото Нового Света

После того, как в 1492 году Колумб открыл Америку, а в 1519 году Кортез завоевал Мексику, начался приток ценных металлов в Европу. Ввозились они преимущественно через Испанию. Добыча металлов на богатых рудниках Северной и Южной Америки изменила тенденцию низких цен в Европе, обусловленную комбинацией незначительной добычи драгоценных металлов в европейских странах и быстрого развития промышленности и торговли. Производство металлов в Новом Свете еще более увеличилось после того, как в 1572 году в регионе Уанкавелика, Перу, был обнаружен ртутный рудник. Метод получения сплавов металлов, который был изобретен в середине 16 века, предполагал использование ртути в этом процессе. Благодаря этому методу значительно увеличились объемы производства серебра (Hamilton 1929, с. 436–443).

Горнодобывающая промышленность Японии, производящая серебро, также процветала в то время, хотя и не использовала метод получения сплавов металлов с помощью ртути. Голландская Ост-Индская компания фактически владела монополией на торговлю с Японией, и поэтому имела доступ к производству ценных металлов в этой стране с 1611 года и до середины семнадцатого века. Дель Мар (1969b, с. 307–308) указывает на то, что «с 1624 по 1853 годы Голландия была единственной европейской страной, которая могла вести торговые отношения с Японией», и при этом «умудрялась перетянуть к себе половину всех ценных металлов, которые Япония вывозила на экспорт». Экономист Дэнис Флинн (Flynn 1983, с. 162, 164) отмечает, что:

«Производство ценных слитков Америкой в соединении с продукцией, добываемой из рудников Японии и стран Центральной Европы, увеличило предложение серебра в мире настолько, что его рыночная стоимость стала снижаться. То есть, в шестнадцатом веке наблюдалось явление инфляции. Американские и неамериканские рудники давали такое огромное количество серебра, что его рыночная стоимость даже не покрывала затраты на его производство многими европейскими рудниками. И количество таких убыточных рудников росло».

Фрэнсис Уокер (Walker 1968, с. 135) подтверждает эту точку зрения: «стало ощущаться огромное количество серебра, производимого в Потоси. С 1570 по 1640 годы серебро падало в цене очень быстро. Если четверть пшена изначально стоила около двух унций серебра, то позже за нее просили уже 6-8 унций».

Уокер (Walker 1968, с. 135) цитирует также Дэвида Хьюма:

«Согласно наиболее точным расчетам, которые были проведены во всей Европе, с тех пор, как была открыта Вест-Индия, цены поднялись в три или в четыре раза, причиной чему послужило изменение цены ценных металлов».

Таблица 1 демонстрирует, насколько большим был приток ценных металлов в Европу. Благодаря торговым отношениям, а также из-за того, что Испания заведовала голландской казной, слитки металлов просто текли из Испании в Амстердам.

Таблица 1

Импорт чистого золота и серебра из Америки в Испанию

(в граммах)

Источник: Гамильтон (1934; переиздано изд-вом Clough 1968, с. 150).

Вайолет Барбур (Barbour 1963, с. 49–50) пишет:

«В 1628 году произошел знаменитый захват судов испанского казначейского флота Питом Хейном. Чистый вес металлов, которые находились на этих кораблях, составлял 177 537 фунтов. Помимо украшений и других ценных товаров на борту находились серебряные слитки, стоимость которых по оценкам составляла от 11,5 до 15 миллионов флоринов. Но еще больше доходов, чем этот сорванный куш, приносила доля голландских торговцев в свежедобытом серебре, прибывавшем дважды в год из рудников Мексики и Перу в испанский город Кадис. Эта доля отражала прибыльность торговли с Испанией, а также со странами Нового Света (через Испанию). О ее размерах мы можем только догадываться. До нас дошли лишь некоторые разрозненные данные, датированные разными годами второй половины столетия. Согласно этим данным, на долю голландцев приходилось от 15 до 25 % ценностей, доставляемых галеонами и другими судами испанского флота. Иногда эта доля была больше, а иногда меньше долей, приходившихся на Францию и Геную».

Дел Мар (Del Mar 1969b, с. 326–327) подтверждает данную информацию:

«Честнейший аббат Рейналь объясняет происходящее в нескольких словах: пока португальцы грабили индийцев, голландцы грабили португальцев. «В течении менее чем половины столетия судна Голландской Ост-Индской компании завоевали более чем триста португальских кораблей, груженных завоеванными в Азии трофеями. Это принесло Компании огромные прибыли». Большая часть азиатского золота, которое доходило до Амстердама, была добыта в результате двойного грабежа».

Дальнейшие свидетельства исключительного увеличения денежной массы в Нидерландах, можно найти в выдержке из таблицы с показателями денежной массы в обороте в южных регионах Нидерландов в 1598-1789 годах. Данные представлены в Таблице 2. Эти цифры указывают на резкое увеличение денежной массы в 1630-1638 годах. Именно во второй половине этого периода (1634-1637) наблюдалось явление тюльпаномании.

Таблица 2

Общее количество монет, отчеканенных в южных Нидерландах, 1598–1789 *

* в гульденах

Источник: Жан ван Гаутте и Леон ван Буйтен (1977, с. 100).

Таблица 3 показывает остатки на счетах Амстердамского банка. Остатки увеличилась с менее чем четырех миллионов флоринов в 1634 году до более чем восьми миллионов в 1640 году. И что еще более интересно, в период с 31 января 1636 года по 31 января 1637 года, в самый пик тюльпаномании, количество депонированного в банке драгоценного металла выросло на 42 %.

Таблица 3

Амстердамский банк*